12 марта 1922 года родился писатель, который возвёл словцо beat из уличного жаргона на уровень религии. Его роман «На дороге» называют евангелием поколения.

Керуак назвал свой метод спонтанной прозой. Метод подразумевал безыскусность. Пиши как пишется, без абзацев, пунктуации и т.п., освободи подсознание, не прерывайся, не редактируй, подчиняйся только ритму, импровизируй, как джазмен.

Джек Керуак рос в католической семье. Его родители, канадские французы, приехали в Лоуэлл (штат Массачусетс) из Квебека в поисках лучшей доли. Его брат Жерар умер в возрасте девяти лет, Джеку тогда было всего четыре. Брату посвящено самое его трогательное сочинение — роман «Видения Жерара» (1963).

Отец Джека владел небольшой типографией, издавал газету. Он был человеком экстравагантным, любил бары и скачки, пил. Главной в семье была мать, властная женщина, истовая католичка. Сын подчинялся матери во всём. Или почти во всём.

В старших классах Керуак благодаря достижениям в лёгкой атлетике и футболе стал знаменитостью Лоуэлла.

В семье говорили на квебекском французском (joual). Английский Джек начал учить только в шесть лет. После окончания колледжа он решил осуществить свою мечту — стать писателем и отправился в Колумбийский университет изучать литературу. Но вскоре поссорился с футбольным тренером и бросил университет.

Он ходил матросом на кораблях торгового флота, а в 1942 году записался в ВМФ — шла Вторая мировая война. Однако через полгода его комиссовали с диагнозом «шизоидное расстройство личности». Керуак говорил потом, что диагноз ему поставили из-за того, что он сказал, что не будет убивать. Впрочем, среди битников многие были с диагнозом. А то и с тюремным сроком.

Вниз по лестнице, ведущей вверх

В 1944 году Керуак появился в Колумбийском университете в надежде восстановиться. Новый приятель, белокурый ангел Люсьен Карр, познакомил его с Алленом Гинсбергом и Уильямом Берроузом (тот был на десять с лишним лет старше остальных, но вряд ли взрослее). Составилась компания, литературная и интеллектуальная. Но рядом постоянно крутились проститутки обоих полов, драгдилеры и прочие сомнительные личности. И литераторы-интеллектуалы мчали вниз по лестнице, ведущей вверх, на дно, которое они осваивали с восторгом и упоением. Там они искали и находили хипстеров, у которых учились пробиваться к «высшей реальности» (как выражался Гинсберг). «Органичную святость» естественного человека — хипстера — они противопоставляли ценностям нормальных американцев — squares, то есть обывателей, поражённых конформизмом и консьюмеризмом.

Пили, курили травку, закидывались, кололись. И говорили, говорили, говорили, ночами напролёт, обо всём, и больше всего о литературе.

Притом Керуак был самым правильным (если так можно сказать о человеке с диагнозом и алкоголике, принимающем к тому же наркотики). Окружающих он удивлял работоспособностью и пунктуальностью, с которой считал, сколько слов написал за день (терзаясь сомнениями, имеет ли он право на творчество, когда его мать работает на фабрике).

Гинсберг говорил, что узнал о поэзии больше всего от Керуака, нежели от кого-то ещё. Берроуз называл Керуака главным источником своего вдохновения. Кстати, именно Керуак придумал названия для их сочинений, ставших знаменитыми, — «Вопль» и «Голый завтрак».

В августе 1944-го Керуак и Карр решили отправиться в Париж на торговом судне. Однако в последнюю минуту друзей сняли с корабля, и они напились. В тот же вечер Карр пырнул скаутским ножом их общего знакомого (вроде бы тот его слишком активно домогался). Тело сбросил в Гудзон. Керуак помог товарищу спрятать оружие преступления. Берроуз благоразумно советовал нанять адвоката и сдаться полиции, но друзья опять напились и отправились в Музей современного искусства. На следующий день всех арестовали. Керуака и Берроуза — как соучастников преступления.

Семья Берроуза внесла за него залог. Отец Керуака из педагогических соображений вносить залог отказался — это сделали родители Эди Паркер, девушки Керуака. В благодарность Керуак женился на ней. Брак продлился два месяца.

Дело Карра попало на страницы газет — так прозвенели первые звоночки известности битников, пусть и с криминальным флёром. Отсидев два года, Карр превратился из хипстера в скауэра, что не мешало ему оставаться верным другом Керуака до конца жизни. Он был шафером на его второй свадьбе в 1950-м, его собутыльником, читателем, критиком. И даже психотерапевтом, в чём Керуак особенно нуждался.

«Городок и город» (1950) — первая опубликованная книга Керуака, над которой он работал во второй половине 1940-х, списывал роман с жизни. Дабы включилось «новое видение», начал принимать бензедрин и заработал тромбофлебит. Роман, исполненный в традиционной манере, хвалили критики, но продавался он плохо. Случай с Люсьеном Карром описан в этом романе приблизительно, зато в «Тщеславии Дулоуза» (1968) — близко к реальности. А ещё Керуак и Берроуз написали детектив «И сварились бегемоты в своих бассейнах», который увидел свет только в 2008 году.

В конце 1940-х в жизни Керуака произошло ещё одно значимое событие: он познакомился с Нилом Кэссиди. Сын алкоголика, никогда не видевший матери, он провёл часть своей недолгой жизни в исправительных заведениях. Обладал невероятным обаянием, любил женщин, не пренебрегал и мужскими ласками. Сексуальный драйв был одним из его многочисленных (хотя и однообразных) достоинств. Кэссиди, как настоящая проститутка, умел становиться тем, кого хотел в нём видеть тот или иной клиент. Но, как считают американские литературоведы, без него не было бы поколения beat. Битники видели в Кэссиди настоящего хипстера, презирающего условности, смакующего каждое мгновение, заботящегося о том, как жить (а не зачем).

В Кэссиди без памяти влюбился Гинсберг (их связь длилась лет двадцать) и воспел его в поэме «Вопль». Тогда в Америке быть гомосексуалистом означало быть аутсайдером, что совпадало с самоощущением битников. Кроме того, они делали свою жизнь с Рембо, Верлена и великого Уитмена. Ну и, конечно, в соответствии со своими наклонностями. Без конца менявшие жён и любовниц Керуак и Кэссиди были нормальными бисексуалами; в крепкой мужской дружбе этих двух католиков (на чём настаивал Керуак) гомосексуальный подтекст, несомненно, присутствовал.

По законам спонтанной прозы

Летом 1947-го Керуак задумывает роман, который мог бы передать всю энергию и витальность Америки. В Ниле Кэссиди он видит героя, который может воплотить эту идею, ведь Кэссиди — сама энергия, пусть часто и бестолковая. Вместе они отправляются в путешествие по стране. Правда, писатель довольно быстро разочаровывается в своём герое, особенно после того, как Кэссиди в Мексике бросил его, заболевшего дизентерией. Но это ещё не был конец дружбы, тем более романа.

В начале их дружбы Кэссиди хотел, чтобы Керуак научил его писать книги. Единственным его сочинением стала неоконченная автобиография «Первая треть». Зато Кэссиди умел (и любил) писать письма. В декабре 1950 года он прислал Керуаку так называемое великое сексуальное письмо, состоявшее из одного предложения на 40 страниц, без знаков препинания и абзацев. Керуак совместил «изумительные по свободе изложения письма Нила Кэссиди» с принципами джазовой импровизации. И назвал свой метод спонтанной прозой.

Метод подразумевал безыскусность. Пиши как пишется, без абзацев, пунктуации и т.п., освободи подсознание, не прерывайся, не редактируй, подчиняйся только ритму, импровизируй, как джазмен. Помни: первая мысль — самая точная. Записывай слова по мере их возникновения…

Согласно апокрифу, роман «На дороге» Керуак писал в апреле 1951-го в течение трёх недель, подстёгивая себя кофе и бензедрином. Он вставил в машинку 36-метровый свиток бумаги, чтобы не отвлекаться на заправку листов.

Однако на самом деле бензедрина не было, был только кофе. Мысли и слова тоже были далеко не первыми — Керуак давно вёл дневник и записные книжки, собирая случаи из жизни, впечатления, характеристики и т.п.

Законы письма Керуак уподоблял законам оргазма. Но оргазм, длящийся три недели, — это всё-таки перебор!

Издатели роман брать не хотели. Кроме странной рукописи, их смущало восхищение ворами, бродягами, проститутками. А также непривычный язык — Керуак упивался звуками обыденной речи.

Неприкаянный

В Нью-Йорке Керуак подружился ещё с одним хипстером — Биллом Каннастрой. Летом 1950-го тому захотелось выйти из вагона метро на ходу. Он разбился насмерть, а Керуак женился на его вдове. Этот брак продлился шесть месяцев; в нём родилась дочь Керуака, которую он, впрочем, долго не хотел признавать. После развода (1951) он, как всегда, вернулся к матери. И начал писать «Видения Коди». Опять же про Нила Кэссиди, у которого он ради нового романа поселился. Но ничего хорошего из этого не вышло: Кэссиди уговорил жену Каролину переспать с Керуаком, чтобы укрепить сексуальные узы, связывавшие его с другом. В результате отношения совсем разладились… Кэссиди стал замкнут, обидчив, груб.

И тогда Керуак вновь отправился в Мексику. Из этого тоже, впрочем, не вышло ничего хорошего: опытный наркоман Берроуз подсадил его на героин.

В ванной комнате Берроуза он работает над «Доктором Саксом» — экспериментальным романом, который мыслил как третью часть «Фауста». Это самое причудливое и фантазийное сочинение Керуака. В нём действуют вампиры, монстры, гномы, оборотни, чёрные маги и большой змей, который хочет уничтожить этот мир. Змея хочет уничтожить доктор Сакс, алхимик, манерой разговора напоминающий Берроуза.

Было много наркотиков и мало еды. Наркотики усиливали депрессию. Ванная казалась Керуаку тюремной камерой. Он чувствовал себя безмерно одиноким. Но писал, писал, стараясь зафиксировать каждую ассоциацию, возникающую в сознании, развить каждый образ, приходящий на ум.

В конце концов ему это надоедает и он возвращается в Нью-Йорк. Эти годы — самые тяжёлые в его жизни, но и самые, наверное, продуктивные. История его связи с чернокожей девушкой, которую у него отбил поэт Грегори Корсо, ложится в основу романа «Подземные» (1953). Он пишет «Мэгги Кэссиди» (1953) — роман о первой школьной любви. И повесть «Тристесса» (1956) — об отношениях с мексиканской проституткой. Пишет чаще всего под бензедрином. Путешествует, пьёт, работает на случайных работах. И всё глубже погружается в отчаяние.

Но всё меняется. В «Галерее Шести» в Сан-Франциско с огромным успехом проходит выступление Аллена Гинсберга, Лоуренс Ферлингетти издаёт его «Вопль» и другие поэмы» (1956). Издателя привлекают к суду за непристойность (особенно за строки об ангелоголовых хипстерах, «которые давали святым мотоциклистам трахать себя в задницу и кричали от восторга...»). Но суд решает, что поэма несёт в себе освободительный социальный заряд. Так к битникам приходит слава.

Книгу Гинсберг посвятил друзьям, в том числе Джеку Керуаку, «новому будде американской прозы», чьи книги «опубликованы на небесах». И вскоре, уже на земле, издательство Viking приняло роман «На дороге» к рассмотрению. Керуака попросили привести рукопись в нормальный вид, а главное — изменить реальные имена персонажей. Так Нил Кэссиди стал Дином Мориарти, сам Керуак — Салом Парадайзом, Аллен Гинсберг — Карло Марксом, Уильям Берроуз — Буйволом Ли и т.д. В 1957 году роман «На дороге» увидел свет. И сразу же стал культовым.

Сал Парадайз — это прежде всего писатель. И мир вокруг для него — это прежде всего текст: «У меня была книга, но я предпочитал читать проплывающий за окном американский пейзаж» (цитаты из романа даны в переводе Виктора Когана). Ну а Дин Мориарти — это прежде всего персонаж, хипстер, психопат и безумец. Пафос книги: «…интересны мне одни безумцы — те, кто без ума от жизни, от разговоров, от желания быть спасённым, кто жаждет всего сразу, кто никогда не скучает и не говорит банальностей, а лишь горит, горит, горит…»

Самое большое удовольствие для героев, больше, чем секс или кайф, — разговоры. Они говорят в пути. Говорят в барах. На ложе любви тоже говорят.

Дин — гений rapping, «пурги». «Казалось, будто чудовищная энергия извергается, как вулкан, через его рот. Его речи пронизаны восхитительными «да, да, да», «хо-хо-хо» и «упф». А ещё он маниакально хихикает: «хи-хи-хи-хи». Друзья устраивают такой jam session говорения. «Продолжить Дин не смог: он уже давно обливался потом. Тогда заговорил я. Ни разу в жизни я не говорил так много». (В кругу битников была девушка, которая, проговорив 70 часов, оказалась в психбольнице.)

Любят поговорить и многочисленные персонажи, попадающие в орбиту наших очарованных странников. Повествование кажется разболтанным, необязательным, ветвится, как кустарник, но всегда возвращается к Дину. Ибо этот безумец и психопат понимает время и знает, как прорваться к вечности. К тому же он знает что-то про это, то есть про нечто невыразимое, неназываемое, но прекрасное. Это экзистенциальное переживание остроты жизни, которое может открыться вдруг, случайно, но только тому, кто к нему готов.

Восторг писателя перед своим героем достигает, кажется, предела: «Сквозь мириады игл неземного сияния тщился я разглядеть облик Дина, а Дин был похож на Бога». Однако речи богоподобного Дина всё быстрее и путанее, жесты — всё резче и невпопад. Вместе с рассудком Дин теряет дар (и желание) говорить. И вот уже восхищение Сала безумцами сменяется раздражением. Ну а кончается их «чистая дорога» и вовсе печально: Дин бросает друга, лежащего в дизентерийном бреду. Керуак (как наш Лимонов) умел писать только о том, что пережил сам, будь это реальное событие или глюк.

«На дороге» Керуака и «Над пропастью во ржи» Сэлинджера написаны в одно время. В обоих романах главный герой — freak, чудик, выпадающий из социума, не приемлющий лжи и лажи мира скауэров. Но по сравнению с Холденом Колфилдом (которому 16 лет) Дин Мориарти (которому лет на десять больше, у него жёны-дети) — просто овощ за рулём и с фаллосом наперевес. Впрочем, Америка полюбила их обоих сразу и навсегда.

В 1957 году из романа были изъяты описания приёма наркотиков и гомосексуальные сцены. «Первоначальная сумасшедшая версия гораздо значительнее, чем то, что опубликовано, — говорил Гинсберг. — И когда-нибудь, когда все умрут, её опубликуют такой, какая она есть». Спустя 50 лет, в сентябре 2007 года, Viking Press выпустило полную версию, восстановленную по оригинальной рукописи.

Бремя славы

Публикацию «На дороге» называли историческим событием, роман — евангелием поколения beat. А Керуака — главным писателем Америки… Правда, Норман Подгорец обрушился на невежественную богему, воспевающую примитивизм и спонтанность. Да ещё Трумен Капоте с телеэкрана заявил: «Это не проза, это машинопись». Но на успех книги это не влияло.

В клубах и барах Керуак читал свою прозу в сопровождении джаза, пел. У него был замечательный голос. И невероятная чуткость к звуку: слушая в его исполнении отрывки из романа «На дороге», понимаешь, что эту прозу он писал, как стихи. Звук значил для него столько же, сколько и смысл. А может, даже больше. (Хотя, конечно, стихотворение на целый том — то же, что оргазм на три недели!)

На волне успеха «На дороге» издатели захотели продолжения. И Керуак принялся за «Бродяг дхармы». В этот роман он вложил весь свой буддистский опыт. Увлёкшись буддизмом в 1954 году, он объявил, что постиг суть вещей, «где ничего не прибывает и абсолютно ничего не происходит». И даже написал жизнеописание Будды «Пробудись» и книгу «Кое-что о дхарме». Буддизму Керуак хотел подчинить творчество, работу, друзей, секс. Стараясь проникнуться состраданием ко всем и всему, он стал мягче, спокойнее, не так сильно переживал неудачи. Однако по выходе (1958) «Бродяги дхармы» были раскритикованы специалистами по буддизму. И Керуак впал в депрессию. «Я больше не буддист», — говорил он друзьям.

Считается, что Керуаку было трудно нести бремя славы, от этого он пил. Однако до публикации своего главного романа он пил (и принимал наркотики) не меньше, а то и больше. Один из заветов, которые он давал писателям в своей «Вере и технике современной прозы», звучит так: «Старайтесь никогда не напиваться вне дома». Но сам напивался, блевал, падал, его приводили домой незнакомые люди. Самый мрачный его роман — «Биг Сур» (1961) — описывает ужас похмелья и возникающую в результате параноидальную подозрительность к окружающим.

К середине 1960-х пути Керуака и его друзей разошлись окончательно. Наступала эпоха хиппи и всяческих революций — студенческой, психоделической, сексуальной. Аллен Гинсберг и даже невозмутимый саркастичный Уильям Берроуз чувствовали себя их предтечами и вождями. Керуак же поддерживал войну во Вьетнаме. И на дух не переносил эксцессы надвигающихся революций, особенно антиамериканизм.

Курт Воннегут вспоминает о своей встрече с Керуаком незадолго до его смерти. «Король битников» был груб и почти безумен. Назвал писателя Роберта Боулса «болтливым ниггером». Говорил, что евреи — настоящие нацисты и что коммунисты велели Аллену Гинсбергу подружиться с ним, дабы через него контролировать американскую молодёжь…

В последние годы он тихо жил со своей матерью и третьей женой Стеллой Сампас. Его добили болезни, связанные с алкоголизмом.

Он умер 21 октября 1969 года в больнице Санкт-Петербурга (штат Флорида).

Инф. chaskor.ru